Глава 10. Индейская мудрость
Поход к озеру разочаровал Питера. Если бы дядя пошел с ним, то было бы другое дело, а так… Старшина Дженис поболтала с ним немного, спрашивая в основном про школу, вот тоска-то, тем более этой зимой он в нее и не ходил, из-за чужаков, а потом переключилась на какого-то дядьку в синей рубашке, который крутился около нее в лагере и всю дорогу к озеру. Звали дядьку Гонзалес и он, как выяснилось вечером, умел играть на гитаре и петь. Только послушать, что он там поет Питеру особо не дали. Время было всего-навсего десять по корабельным часам, а его уже отправили спать в палатку, а сами сели потеснее у костра и принялись снова-здорово играть на гитаре и петь. Питер бы послушал про моря и бои с пиратами, но больше пели про любовь, всякие там розы, слезы, морозы… Но все лучше, чем лежать в палатке и пытаться заснуть.
читать дальшеА на утро ему не дали поплавать – и это было форменное свинство. Оказалось, что вода в озере холодная (вранье, ничего она не холодная, так, лишь чуть-чуть прохладней, чем в реке) и озеро глубокое. Ну и что, что глубокое? Питер умеет плавать, ничуть не хуже остальных. Ну, почти. Им можно, а ему нет? Дядя Джим бы дал ему поплавать, а эта Дженис сама видать плавать не умеет и ему не дала.
Лучше бы он остался в лагере… хотя тоже не угадаешь – будет дядя Джим там или нет. Вот позовут его на корабль или еще куда – и привет. Ни поиграть, ни поговорить.
Папа говорил, что когда умеешь плавать, то неважно глубоко в воде или нет.
На этой мысли настроение Питера упало окончательно.
– Эй, приятель, ты чего такой надутый? На плечо Питеру опустилась рука доктора МакКоя.
Доктор мальчику не нравился. Точнее сказать, не то чтобы не нравился, – он его боялся. Так, чуть-чуть… Мало ли. Доктора они такие, раз и сделает тебе какой-нибудь укол или еще что придумает, как тогда с зондом.
Фу…
Неприятно вспоминать.
Мальчик подозрительно покосился на врача. Вид у того был приветливый и ничего подозрительного в руках не было.
– А где дядя Джим? – спросил Питер.
– Хороший вопрос, – отозвался доктор. – Он и «Энтерпрайз» полетели спасать людей, тех, кто открыли эту планету.
– Нашли «Стрелу Апача»?
– Экипаж. О корабле лучше забыть. Он достался ромуланцам.
О! Разговор принимал совсем другой оборот!
МакКой заметил, как заблестели у мальчишки глаза.
– Пойдем к озеру, я тебе расскажу про ромуланцев.
– А купаться можно?
– Пока не утонешь.
– Здорово!!! – обрадовался Питер. – А то мне в том озере не дали поплавать, сказали вода холодная, и эта Дженис…
Наконец-то можно всласть пожаловаться на жизнь!
Доктор был рад, что Питер разговорился, он и раньше замечал, что Питер в его присутствии норовил устроиться где-нибудь подальше, предпочитая по большей части прятаться за капитанскую спину. Он отнес это к тому, что мальчик возможно неосознанно винит его в гибели матери, ведь МакКою, к его глубочайшему сожалению ничем не удалось помочь Аурелане. Эх, если бы был запас времени… Если бы…
Когда они пришли к реке, МакКой уже знал обо всех огорчениях маленького человечка, чувствующего себя не особо нужным кому-то.
Кирк включил терминал в своей каюте, просмотрел доклад научного отдела. Структурированный, безупречно выверенный, с кратким резюме для нетерпеливых капитанских глаз – планета не является прародиной населяющих ее разумных существ.
Кирк закрыл файл и улегся на койку. События утра будоражили его воображение. Дикарка стояла перед глазами, а ладони ощущали ее нетерпеливое, страстное тело.
Джим помнил как пальцы девушки… Тиалы, так ее звали, да Тиалы, коснулись его щеки, и он не сразу осознал, что она делает что-то иное, отличное от незатейливой любовной ласки. Она провела пальцем по его брови, коснулась уха, губ…
И ее касание зажигало его с неистовой силой.
Кажется, она спросила: «Ты хочешь?», он кивнул, не вникая особо в то, что она имеет в виду, в тот момент он был готов согласиться на все, что она бы ему не предложила. «Будешь моим?» – спросила она, и он с готовностью потянулся к ней губами… а дальше… его сознание расширилось, и только что испытанное наслаждение вернулось усиленное стократ, он снова проживал минуты любовного угара, за себя и за нее, ощущая каждым нервом возбуждение, это было сродни наркотическому воздействию, потом он почувствовал, что его мозг заполняется… теплым светом? Он нес с собой радость. Поток сгустился, проник в каждую клеточку мозга, потом сконцентрировался в одной точке, угнездившись там теплым комочком, а затем… потом было странное ощущение, как будто что-то вытянуло из него часть только что испытанного наслаждения, не давая ничего взамен, кроме изнеможения и ощущения усталости.
«Тиала» – повторил он ее имя с нежностью и почувствовал мягкое щекотание травинки, отзвук мыли, эхо чувств, что-то очень тонкое, невесомое, в то же время крепкое… нить? Да, тонкая нить, цвета белого золота, сверкающая, бесконечная.
Кирк сел на кровати, пытаясь понять, что с ним происходит. Откуда это ощущение, что он… не один? Что она где-то там, на другом конце, неслышимая, но осязаемая, невидимая, но присутствующая…
Тоска по утраченному? Или реальность? Тогда это – пугающая реальность. Он читал записи исследователей, сам видел ту запись… Забор энергии? Чертовски приятный забор… или это плата за любовную игру? Если так, то он готов ее заплатить еще не раз.
Или тут что-то другое? Или что-то ЕЩЕ? Некоторое воздействие на психику? Внушенные мысли и желания? Не было никакого внушения! Не может такого быть!
«У тебя, приятель, разыгралось воображение», – сказал себя капитан, устраиваясь на кровати снова.
Мысль о том, что может быть не стоило вот так… м… безрассудно вести себя – посетила его. Кирк посмотрел на нее со всех сторон, обдумал и послал к черту. В конце концов, кому от этого хуже? Его случайная любовница хотела того же, чего и он – ничуть не меньше, а то и больше в тот день и час. Кирк усмехнулся, уж в этом-то он не мог ошибиться! Будет, что вспомнить… а пока есть вещи и поважнее, которые следует обдумать.
Нить напряглась на пару секунд, но покорно исчезла, отодвинулась куда-то за грань восприятия, со стоном разочарования.
Вот так, все верно.
Например, подумаем о Питере.
Кирк подавил вздох.
Он не ждал, что будет так трудно заставлять себя находить время для ребенка. Ему было жаль мальчика, лишившегося своей семьи в одночасье, но… он понимал, что он сам не может быть ему отцом здесь и сейчас, вот так внезапно, без вариантов. Он не сможет заменить… Нет! Лжец! Он не хочет. Да, не хочет, хотя это и звучит как-то… не так. Он может найти сотню отличных оправданий, он не виноват в том, что случилось, у него ответственная работа, его жизнь ему не принадлежит, но правда заключалась в том, что он не хотел…
Почему?
Наверное, потому, что это было… сродни обязательству, которое он не брал на себя. Он любил племянника. Почему нет, но быть вместе постоянно, усыновить его… Осознавать это было неприятно, но Кирк понимал мотивы своего отношения к Питеру. Он не хотел менять свою жизнь.
Ему повезло, что есть и другие родственники, которые могут дать мальчику место для жизни, любовь, каждодневную заботу, все то, чего он не мог дать в том объеме, который требовался. Но Джим пообещал себе, что по возможности будет принимать участие в жизни мальчика, сделает все что сумеет.
Тиала пришла к нему во сне. Оттеснив все мысли о корабле, мальчике, ромуланцах, вулканцах и делах. Она стояла перед ним, как тогда на поляне, нагая, жаркая, со смоляной завесой волос, запахом тела, смешанного с травой, неожиданно крупной для юного тела грудью, глазами, смотрящими на него с вопросом: «Ты хочешь?»
И он снова утопал в густых волосах, а руки девушка царапали ему кожу на плечах, оставляя болезненные отметины.
Он проснулся с тяжело бухающим сердцем, встал, пытаясь стряхнуть сонный морок.
Начинался новый день.
– Смотрите, доктор МакКой! Я еще и так умею!!!
Голова Питера скрылась под водой и вместо нее на поверхности оказались две ноги, пытающиеся удержать равновесие. Течение помешало сделать это, мальчик вынырнул, попытался снова проделать свой трюк, потом еще и еще.
«Настойчивости ему не занимать, – подумал МакКой. – И Спок напрасно беспокоился, все с мальчишкой в порядке, конечно трагедия не пройдет бесследно, нелепо на это рассчитывать, но пик горя миновал. Жизнь возьмет свое, так или иначе!»
МакКой подошел к воде.
– Хочешь, научу тебя одной индейской мудрости? – спросил он у Питера.
Ребенок с готовностью кивнул головой.
– Смотри… и делай, как я.
Доктор опустил одну руку в воду. Питер повторил за ним движение.
– Видишь, вода обтекает наши руки и уплывает дальше? Каждый миг она другая. Мы вытаскиваем руку, – доктор потряс ладонью над водой, – а потом снова опускаем в воду. Но уже другая вода омывает ее. Каждый раз другая.
Питер нахмурил брови.
Не понятно…
– Представь, что река – это время, которое окружает тебя. С рождения и… до конца. Каждый миг, час, день – новый миг, новый час, новый день… Нет прошлого, нет будущего. Есть только здесь и сейчас.
Питер честно пытался представить себе это, но было странно как-то… да и к чему?
– Сейчас тебе хорошо, правильно? Это и есть твоя жизнь. Здесь. Сейчас. В этот момент. То, что было вчера – уже прошло. Или еще не доплыло. Не стоит огорчаться из-за того что уже кончилось, о событиях, которые уже уплыли по реке… или еще не произошли. Не понимаешь?
Питер помотал головой.
– Ну ничего. Просто запомни мои слова, подумай над ними.
– А почему индейская мудрость?
– Не знаю… Мне так ее рассказал мой отец. Очень давно. Когда ты поймешь эту мудрость, можешь считать, что ты вырос. Так что это знание – на будущее. И еще момент. Скоро ты окажешься на Земле, у родственников, верно?
Мальчик кивнул.
– Пойдешь в школу, заведешь друзей… – продолжил доктор, – жизнь покатится своей чередой, где-то будет скучно, где-то весело, что-то разозлит… но там на Земле, ты будешь вспоминать этот лесной поход, который так тебя огорчил, как отличное приключение. Поверь мне.
– Вот еще! Никогда!
– Будешь, будешь… Знаешь что? Давай так договоримся, когда ты почувствуешь, что этот поход был очень даже ничего – отправь мне письмо. Ладно?
– А когда пойму мудрость?
– Тоже можно, друг мой, если захочешь, – ответил МакКой и подумал, что Спок, пожалуй, согласился бы с той идеей, которую он пытался донести до мальчика. И он словно услышал голос Спока: «Сожаление – нелогично. Зачем сожалеть о том, что нельзя исправить?»
Поход к озеру разочаровал Питера. Если бы дядя пошел с ним, то было бы другое дело, а так… Старшина Дженис поболтала с ним немного, спрашивая в основном про школу, вот тоска-то, тем более этой зимой он в нее и не ходил, из-за чужаков, а потом переключилась на какого-то дядьку в синей рубашке, который крутился около нее в лагере и всю дорогу к озеру. Звали дядьку Гонзалес и он, как выяснилось вечером, умел играть на гитаре и петь. Только послушать, что он там поет Питеру особо не дали. Время было всего-навсего десять по корабельным часам, а его уже отправили спать в палатку, а сами сели потеснее у костра и принялись снова-здорово играть на гитаре и петь. Питер бы послушал про моря и бои с пиратами, но больше пели про любовь, всякие там розы, слезы, морозы… Но все лучше, чем лежать в палатке и пытаться заснуть.
читать дальшеА на утро ему не дали поплавать – и это было форменное свинство. Оказалось, что вода в озере холодная (вранье, ничего она не холодная, так, лишь чуть-чуть прохладней, чем в реке) и озеро глубокое. Ну и что, что глубокое? Питер умеет плавать, ничуть не хуже остальных. Ну, почти. Им можно, а ему нет? Дядя Джим бы дал ему поплавать, а эта Дженис сама видать плавать не умеет и ему не дала.
Лучше бы он остался в лагере… хотя тоже не угадаешь – будет дядя Джим там или нет. Вот позовут его на корабль или еще куда – и привет. Ни поиграть, ни поговорить.
Папа говорил, что когда умеешь плавать, то неважно глубоко в воде или нет.
На этой мысли настроение Питера упало окончательно.
– Эй, приятель, ты чего такой надутый? На плечо Питеру опустилась рука доктора МакКоя.
Доктор мальчику не нравился. Точнее сказать, не то чтобы не нравился, – он его боялся. Так, чуть-чуть… Мало ли. Доктора они такие, раз и сделает тебе какой-нибудь укол или еще что придумает, как тогда с зондом.
Фу…
Неприятно вспоминать.
Мальчик подозрительно покосился на врача. Вид у того был приветливый и ничего подозрительного в руках не было.
– А где дядя Джим? – спросил Питер.
– Хороший вопрос, – отозвался доктор. – Он и «Энтерпрайз» полетели спасать людей, тех, кто открыли эту планету.
– Нашли «Стрелу Апача»?
– Экипаж. О корабле лучше забыть. Он достался ромуланцам.
О! Разговор принимал совсем другой оборот!
МакКой заметил, как заблестели у мальчишки глаза.
– Пойдем к озеру, я тебе расскажу про ромуланцев.
– А купаться можно?
– Пока не утонешь.
– Здорово!!! – обрадовался Питер. – А то мне в том озере не дали поплавать, сказали вода холодная, и эта Дженис…
Наконец-то можно всласть пожаловаться на жизнь!
Доктор был рад, что Питер разговорился, он и раньше замечал, что Питер в его присутствии норовил устроиться где-нибудь подальше, предпочитая по большей части прятаться за капитанскую спину. Он отнес это к тому, что мальчик возможно неосознанно винит его в гибели матери, ведь МакКою, к его глубочайшему сожалению ничем не удалось помочь Аурелане. Эх, если бы был запас времени… Если бы…
Когда они пришли к реке, МакКой уже знал обо всех огорчениях маленького человечка, чувствующего себя не особо нужным кому-то.
Кирк включил терминал в своей каюте, просмотрел доклад научного отдела. Структурированный, безупречно выверенный, с кратким резюме для нетерпеливых капитанских глаз – планета не является прародиной населяющих ее разумных существ.
Кирк закрыл файл и улегся на койку. События утра будоражили его воображение. Дикарка стояла перед глазами, а ладони ощущали ее нетерпеливое, страстное тело.
Джим помнил как пальцы девушки… Тиалы, так ее звали, да Тиалы, коснулись его щеки, и он не сразу осознал, что она делает что-то иное, отличное от незатейливой любовной ласки. Она провела пальцем по его брови, коснулась уха, губ…
И ее касание зажигало его с неистовой силой.
Кажется, она спросила: «Ты хочешь?», он кивнул, не вникая особо в то, что она имеет в виду, в тот момент он был готов согласиться на все, что она бы ему не предложила. «Будешь моим?» – спросила она, и он с готовностью потянулся к ней губами… а дальше… его сознание расширилось, и только что испытанное наслаждение вернулось усиленное стократ, он снова проживал минуты любовного угара, за себя и за нее, ощущая каждым нервом возбуждение, это было сродни наркотическому воздействию, потом он почувствовал, что его мозг заполняется… теплым светом? Он нес с собой радость. Поток сгустился, проник в каждую клеточку мозга, потом сконцентрировался в одной точке, угнездившись там теплым комочком, а затем… потом было странное ощущение, как будто что-то вытянуло из него часть только что испытанного наслаждения, не давая ничего взамен, кроме изнеможения и ощущения усталости.
«Тиала» – повторил он ее имя с нежностью и почувствовал мягкое щекотание травинки, отзвук мыли, эхо чувств, что-то очень тонкое, невесомое, в то же время крепкое… нить? Да, тонкая нить, цвета белого золота, сверкающая, бесконечная.
Кирк сел на кровати, пытаясь понять, что с ним происходит. Откуда это ощущение, что он… не один? Что она где-то там, на другом конце, неслышимая, но осязаемая, невидимая, но присутствующая…
Тоска по утраченному? Или реальность? Тогда это – пугающая реальность. Он читал записи исследователей, сам видел ту запись… Забор энергии? Чертовски приятный забор… или это плата за любовную игру? Если так, то он готов ее заплатить еще не раз.
Или тут что-то другое? Или что-то ЕЩЕ? Некоторое воздействие на психику? Внушенные мысли и желания? Не было никакого внушения! Не может такого быть!
«У тебя, приятель, разыгралось воображение», – сказал себя капитан, устраиваясь на кровати снова.
Мысль о том, что может быть не стоило вот так… м… безрассудно вести себя – посетила его. Кирк посмотрел на нее со всех сторон, обдумал и послал к черту. В конце концов, кому от этого хуже? Его случайная любовница хотела того же, чего и он – ничуть не меньше, а то и больше в тот день и час. Кирк усмехнулся, уж в этом-то он не мог ошибиться! Будет, что вспомнить… а пока есть вещи и поважнее, которые следует обдумать.
Нить напряглась на пару секунд, но покорно исчезла, отодвинулась куда-то за грань восприятия, со стоном разочарования.
Вот так, все верно.
Например, подумаем о Питере.
Кирк подавил вздох.
Он не ждал, что будет так трудно заставлять себя находить время для ребенка. Ему было жаль мальчика, лишившегося своей семьи в одночасье, но… он понимал, что он сам не может быть ему отцом здесь и сейчас, вот так внезапно, без вариантов. Он не сможет заменить… Нет! Лжец! Он не хочет. Да, не хочет, хотя это и звучит как-то… не так. Он может найти сотню отличных оправданий, он не виноват в том, что случилось, у него ответственная работа, его жизнь ему не принадлежит, но правда заключалась в том, что он не хотел…
Почему?
Наверное, потому, что это было… сродни обязательству, которое он не брал на себя. Он любил племянника. Почему нет, но быть вместе постоянно, усыновить его… Осознавать это было неприятно, но Кирк понимал мотивы своего отношения к Питеру. Он не хотел менять свою жизнь.
Ему повезло, что есть и другие родственники, которые могут дать мальчику место для жизни, любовь, каждодневную заботу, все то, чего он не мог дать в том объеме, который требовался. Но Джим пообещал себе, что по возможности будет принимать участие в жизни мальчика, сделает все что сумеет.
Тиала пришла к нему во сне. Оттеснив все мысли о корабле, мальчике, ромуланцах, вулканцах и делах. Она стояла перед ним, как тогда на поляне, нагая, жаркая, со смоляной завесой волос, запахом тела, смешанного с травой, неожиданно крупной для юного тела грудью, глазами, смотрящими на него с вопросом: «Ты хочешь?»
И он снова утопал в густых волосах, а руки девушка царапали ему кожу на плечах, оставляя болезненные отметины.
Он проснулся с тяжело бухающим сердцем, встал, пытаясь стряхнуть сонный морок.
Начинался новый день.
– Смотрите, доктор МакКой! Я еще и так умею!!!
Голова Питера скрылась под водой и вместо нее на поверхности оказались две ноги, пытающиеся удержать равновесие. Течение помешало сделать это, мальчик вынырнул, попытался снова проделать свой трюк, потом еще и еще.
«Настойчивости ему не занимать, – подумал МакКой. – И Спок напрасно беспокоился, все с мальчишкой в порядке, конечно трагедия не пройдет бесследно, нелепо на это рассчитывать, но пик горя миновал. Жизнь возьмет свое, так или иначе!»
МакКой подошел к воде.
– Хочешь, научу тебя одной индейской мудрости? – спросил он у Питера.
Ребенок с готовностью кивнул головой.
– Смотри… и делай, как я.
Доктор опустил одну руку в воду. Питер повторил за ним движение.
– Видишь, вода обтекает наши руки и уплывает дальше? Каждый миг она другая. Мы вытаскиваем руку, – доктор потряс ладонью над водой, – а потом снова опускаем в воду. Но уже другая вода омывает ее. Каждый раз другая.
Питер нахмурил брови.
Не понятно…
– Представь, что река – это время, которое окружает тебя. С рождения и… до конца. Каждый миг, час, день – новый миг, новый час, новый день… Нет прошлого, нет будущего. Есть только здесь и сейчас.
Питер честно пытался представить себе это, но было странно как-то… да и к чему?
– Сейчас тебе хорошо, правильно? Это и есть твоя жизнь. Здесь. Сейчас. В этот момент. То, что было вчера – уже прошло. Или еще не доплыло. Не стоит огорчаться из-за того что уже кончилось, о событиях, которые уже уплыли по реке… или еще не произошли. Не понимаешь?
Питер помотал головой.
– Ну ничего. Просто запомни мои слова, подумай над ними.
– А почему индейская мудрость?
– Не знаю… Мне так ее рассказал мой отец. Очень давно. Когда ты поймешь эту мудрость, можешь считать, что ты вырос. Так что это знание – на будущее. И еще момент. Скоро ты окажешься на Земле, у родственников, верно?
Мальчик кивнул.
– Пойдешь в школу, заведешь друзей… – продолжил доктор, – жизнь покатится своей чередой, где-то будет скучно, где-то весело, что-то разозлит… но там на Земле, ты будешь вспоминать этот лесной поход, который так тебя огорчил, как отличное приключение. Поверь мне.
– Вот еще! Никогда!
– Будешь, будешь… Знаешь что? Давай так договоримся, когда ты почувствуешь, что этот поход был очень даже ничего – отправь мне письмо. Ладно?
– А когда пойму мудрость?
– Тоже можно, друг мой, если захочешь, – ответил МакКой и подумал, что Спок, пожалуй, согласился бы с той идеей, которую он пытался донести до мальчика. И он словно услышал голос Спока: «Сожаление – нелогично. Зачем сожалеть о том, что нельзя исправить?»